[icon]http://sh.uploads.ru/RgwTE.jpg[/icon][nick]Tomas Harris[/nick][ls2]патрульный полиции Эшбёрна[/ls2][ls1]Томас Харрис, 26 лет[/ls1][nick]Tomas Harris[/nick][icon]http://sh.uploads.ru/RgwTE.jpg[/icon][ls1]Томас Харрис, 26 лет[/ls1][ls2]патрульный полиции Эшбёрна[/ls2][status]патрульный[/status]
Патрульный Харрис так и стоял, вытянувшись в струну и бессознательно сжав в кулаки вспотевшие ладони. Сморщенное лицо цыганки расплывалось перед глазами бесформенной маской, а слова её звучали далёким эхом, едва пробиваясь через тяжёлый стук в ушах Томаса. Сердце бешено колотилось у самого горла, желудок скрутило болезненным спазмом, а щёки пылали так, словно парнишка вот-вот схлопочет настоящий сердечный приступ. Ещё никогда в жизни он не испытывал такого гнева и не позволял себе разговаривать с кем бы то ни было в таком тоне. Всё его существо сейчас ненавидело эту женщину, так надменно насмехавшуюся над горем целого города, так по-хозяйски относившуюся к этой земле, - к его, Харриса, родной земле, - и так неуважительно обращавшуюся к заслуженным офицерам. Сам Томас совершенно искренне восхищался шерифом и, хоть и боялся Майера до дрожи в коленях, глубоко внутри мечтал когда-нибудь хоть в чем-то сравниться с этим сильным, волевым человеком. Он был счастлив просто иметь возможность находиться рядом с этими людьми, чьей решительностью и профессионализмом он так восхищался, и цыганская ведьма с этой её надменностью и непонятно кем данным правом пророчить налево и направо ужасы городу, и без того полному тьмы и несчастий, казалась Харрису тем самым нарывом, той самой язвой на теле общества, избавление от которой и есть главная цель всякого, кто встаёт на защиту закона.
Томас с детства боялся цыган, и мать, суеверная и пугливая женщина, только подпитывала в нем этот страх, не упуская возможности напомнить сыну об ужасных историях, известных про кочевой народ. Когда он был совсем мал, это были истории об украденных детях и цыганских проклятьях, а когда подрос - о наркотиках и жестоком разбое, который они чинили якобы всякий раз, когда приезжали в Эшбёрн. И как только цветные шатры вырастали близ городской ярмарки, юный Харрис старался лишний раз не уходить из дома, повинуясь суеверному, почти первобытному страху. Но однажды он всё-таки попал на ярмарку в компании своих одноклассников, таким же жарким летним днём, как сегодня. Ему тогда было не больше шестнадцати, и мир вокруг казался шатким, как никогда, а всё, что предлагала жизнь, заманчивым и желанным. Ярмарка гудела, кружа в своём калейдоскопе горожан и приезжих, и Томасу казалось, что в его жизни не было дня прекраснее: он лучше всех отстрелялся в тире, выиграл у клоуна набор классных хлопушек и даже разгадал один из карточных фокусов уличного заводилы. В тот день цыгане тоже устраивали представление - молодая девушка с чёрными, как вороново крыло, волосами, метала ножи в большую круглую мишень, установленную на небольшом помосте. Она кидала их прямо, из-под руки, из-за плеча, повернувшись спиной к мишени и просто закрыв глаза. Один за другим лезвия втыкались в самый центр, и зрители аплодировали, бросая деньги в большую шляпу, лежащую у ног цыганки. Томас с приятелями тоже наблюдали этот аттракцион. Харрис засмотрелся на молодую цыганку: девчонке на вид было не больше семнадцати, черноглазая, диковато-красивая, с высокой грудью, наполовину оголенной глубоким вырезом, и крутыми загорелыми бёдрами, то и дело открывавшимися мальчишескому взгляду, когда она нарочно задирала подол своей широкой цветной юбки. Всё, что он видел, будоражило его воображение, и такое пристальное внимание не могло укрыться от глаз молодой цыганки.
Он плохо помнил, как она увлекла его подальше от толпы, куда-то к старым павильонам, где хранился, кажется, цирковой реквизит. Томасу было шестнадцать, и прежде он никогда не видел обнаженных девушек, не считая тех, что были напечатаны на страницах журнала, с которым он прятался по вечерам в своей комнате. Но цыганка была совершенно другой - настоящей, живой и, кажется, готовой абсолютно на всё. Она задрала юбку до самого пояса и приподняла ногу так, что ничто больше не могло укрыться от взгляда Томаса, потому что на девушке не было белья. Она схватила его ладонь и настойчиво сунула между своих бёдер, и парнишке на мгновение показалось, что его пальцы буквально обожгло густой влагой. Она пахла потом и табаком, и он задохнулся её запахом, неумело лаская острые соски, неловко проникая в неё до конца, впервые в жизни чувствуя такое возбуждение, что казалось, его сейчас разорвёт изнутри. Она стонала, поддаваясь его неровным, сбивчивым движениям, и Харрис толкался в ней, не замечая, как они вместе скатились с кучи наваленных в углу тряпок, и как под руки то и дело попадались какие-то грязные парики и черт знает ещё какой мусор. Когда он остановился, судорожно выдыхая, чувствуя, как расслабляется наконец до предела напряжённое тело, девчонка рассмеялась, одергивая юбку. "Знаешь, что сделают с тобой мои братья, когда узнают? Отымеют тебя по очереди в этом вонючем сарае, а потом отрежут язык, чтобы не болтал лишнего. Слышишь голоса? Это они. Это мои братья уже идут сюда".
Томас не знал тогда, солгала ли ему цыганка, но бежал прочь с ярмарки так быстро, как не бегал никогда в своей жизни. На секунду замешкавшись возле павильона, чтобы натянуть полуспущенные штаны, он обернулся и увидел, как девчонка снова задрала подол, похдопывая себя по промежности. Ещё долгие годы после он будет видеть этот момент в своих снах, тяжелых и влажных, и до сегодняшнего дня близко не подойдёт к городской ярмарке. Кроме частых ночных поллюций, на память о той девушке Томасу осталась гонорея и неизбывная неприязнь к кочевому народу. Именно она теперь застилала ненавистью его сознание, не давая понять, как недопустимо дерзко он говорил со старухой на глазах молодых цыган. А осознание того, что ему вообще хватило смелости перебить ведьму, указав ей её место, только прибавляло сил.
Он, наконец, отвлёкся, услышав уже знакомый голос Даны, говорившей с Мэдисон. Девочка рассказывала о пропавших детях, и Томас сделал шаг, останавливаясь рядом с шерифом.
- Простите, мэм, - его щёки всё ещё полыхали, но взгляд не казался больше таким возбуждённым. - Простите, что впутываюсь в разговор. Ларри Смит, тот самый мальчик в клетчатой рубашке, он живёт со мной по соседству, и я наблюдал за ним. Он из тех детей, которым родители позволяют всё, а учитывая, что парнишка растёт без отца... То есть я хочу сказать, что его мать, она не то чтобы хорошо справляется с его воспитанием. Ларри довольно смышлёный, но очень жестокий и злой ребёнок. Ни с кем, кроме близнецов Парсон, он не дружит, и в школе его стараются обходить стороной... Я просто хочу сказать, что он мог втянуть своих друзей в неприятности. Когда они пропали, мама рассказала мне, что на днях видела их втроём на нашей улице, и они странно себя вели. Близнецы были напуганы, говорили, что им крепко достанется, если кто-то узнает о том, что они сделали, а Ларри ругался и велел им не болтать, - Харрис виновато качнул головой. - Простите, что не сказал вам раньше. Просто в голову не пришло.
[/float] Заезжие циркачи готовились к позднему представлению, предприимчивые горожане выбрались к набережной со своими палатками и полными угощений лотками, привлекая внимание детей и взрослых фигурными леденцами и охапками цветной сахарной ваты на длинных палочках. Откуда-то раздавался весёлый смех, с громкими хлопками лопались шарики в тире, и радостный девичий визг оповещал об очередном выигранном призе. Мчались по кругу гривастые кони на стремительной карусели, унося с собой развеселившихся малышей и некоторых взрослых, что совсем не против были снова окунуться в детство.[float=left]
[/float]
