 |
Ashburn: the troubled town |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Ashburn: the troubled town » Прошлое » Кто-то теряет, кто-то находит.
[12.05.92] Кто-то теряет, кто-то находит.
Нет хороших друзей. Нет плохих друзей. Есть только люди, с которыми ты хочешь быть, с которыми тебе нужно быть, которые поселились в твоем сердце.
Преамбула:
Beverly Mayer, Alexander Braden
Неудачники и изгои никогда не дружат друг с другом, но иногда случай сводит их вместе. По крайней мере на время.
Резюме:
---
Отредактировано Beverly Mayer (2019-09-28 14:36:06)
Старшие классы – дерьмовое место для подростка. Наверное, они такими были и будут потом, и абсолютно точно являются такими сейчас. А те взрослые, кто вспоминают о них как о «лучших годах своей жизни», либо что-то забыли, либо лгут. Либо непроходимо тупы. Для большинства подростков это время сомнений, стрессов и болезненной неловкости. И это те, кому повезло. Для тех, над кем издеваются – для «дрищей», «очкариков», «жиробасов» и «тормозов» — это четыре года отчаяния и ненависти двух типов: ненависти к себе и тем, кто пинает тебя в коридоре, стягивает с тебя шорты в спортзале и придумывает клички вроде «педососа» или «жаборыла», которые пристают к тебе намертво.
В случае со старшими классами твоя цель – выпускной, и он кажется слишком далеким и недостижимым. Он – ежедневный вторник. А вторник – плохой день недели, худший. Суббота и воскресенье – блаженные дни праздника, когда можно выдохнуть, расслабиться, ослабить ежедневную защиту, насладиться хоть кратким мигом жизни. Пятница - святой день. Нужно лишь дождаться звонка, и ты уже летишь к свободе, к своему еженедельному призу, даже, если в целом ты проиграл. В четверг тяжело, но он накануне пятницы. В четверг не бывает сложных контрольных, к четвергу уже измотаны и учителя. Среда – перевалочный пункт. Переживешь среду, и ты уже на финишной прямой. В среду открывается второе дыхание, и ты веришь, что неделя не так уж и ужасна. Понедельник – день тяжелый. Так говорят. Врут. Понедельник тяжел лишь тем, что он уже не воскресенье, но и только. А самый плохой день – вторник. До конца недели еще далеко, а домашних заданий уже изрядно, учителя полны желания впихнуть в тебя знания, а ученики преисполнены жажды выпустить пар на нелюбимых сверстниках. И конечно, вторник – день проверочных работ и контрольных.
Беверли почти полностью сгрызла верхушку карандаша, в попытках решить задачу. И на кой черт она сдалась? Кому в здравом уме вообще могли прийти в голову все эти формулы? Из восьми задач она решила только три, да и то не факт, что правильно. До звонка оставалось не три с половиной минуты. Шансы наскрести хотя бы тройку за это работу давно испарились, и Бев уже просто рисовала на полях тетрадки котенка, играющего с клубком. Казалось, ему одному все же немного одиноко, поэтому, по щедрости души, Беверли нарисовала рядом второго котенка, который всегда разделит с товарищем не только миску молока, но и любые невзгоды, которые выпадут на их долю. Должны же хоть у кого-то быть друзья.
По звонку весь класс сдал свои работы, и спешно собрался, уносясь с последнего урока самого сложного дня в неделе домой. Беверли не спешила, она задумчиво смотрела в окно, и даже не повернулась, когда Грэта, проходя мимо ее парты, скинула на пол все учебники и письменные принадлежности Майер – весьма оригинально.
Сегодня она не написала контрольную, завтра она получит за нее неуд, и папа будет расстроен. Это грозит семейной сценой. Но пугало не это, пугало то, что вновь может случиться пожар. Три дня назад Беверли приснился кошмар, после которого она проснулась в дымящейся постели. С тех пор было страшно засыпать, и Майер старательно пила кофе на ночь, читала, раскрывала настежь окно, лишь бы не засыпать, а если и спать, то некрепко, без снов, без последствий. Но последствия грозились прийти сами собой. Из-за какой-то дурацкой математики.
Но сиди - не сиди, а все же завтра настанет. Скорее всего. И сидение в классе ничем не поможет. Беверли поднялась с места, неторопливо собрала свои учебники и ручки, запихала их в потрепанный рюкзак, где уже давно стерлось изображение летучей мыши, старательно нарисованной самой же Беви. А жаль, она была хороша. Не какой-нибудь силуэт, а самая, что ни наесть натуралистичная. С глазками-бусинками, клыками, перепончатыми крыльями… даже сейчас, глядя на полустертую мышь, Бев невольно улыбается, любуясь своей работой. Рука тянет последний учебник в сумку. Точнее тетрадь. Дневник… записную книжку?
Майер чуть хмурится, разглядывая потрепанную книжонку в мягкой обложке. Черная. С наклейкой Бэтмена. И чужая. Первая страница ни о чем не говорит – сплошь какие-то цитаты. Или мысли, но не связанные друг с другом. Внизу снова знак Бэтмена. Интересно, чье. Точно не Грэты. На второй страничке рисунки. Очень много рисунков русалочки. Вот она любуется закатом, сидя на камне, вот плывет вместе с дельфином, вот плетет венок из водяных лилий. Рисунки сделаны с любовью, и очень похожи на диснеевский оригинал. Откуда-то из последующих листов выпадает фотография приятной наружности молодого человека. Под глазами залегли тени, но на губах едва уловимая улыбка. Беверли улыбается в ответ, мечтательно разглядывая фото Освальда Брейдена. Оно, конечно, не передает всего его очарования, даже не намекает на плавность его жестов, легкую, прыгучесть походки, но ее можно рассматривать, не спеша отводить взгляд.
В коридоре слышатся шаги, и Беверли поспешно прячет фотографию в задний карман джинс и захлопывает блокнот. Шаги стихают, и только сейчас, случайно коснувшись пальцами шероховатости, Беви замечает мелко нацарапанное на блокноте «А.Брейден». Она улыбается, и прячет чужую собственность в рюкзак.
Вторник самый ужасный день недели, и, пожалуй, если Лекс уже обнаружил свою потерю, то этот день для него стал еще хуже, чем любой другой вторник. Дневник надо был вернуть, и Беверли вместо дома направилась в другую часть города, к месту, где жили Брейдены. Нехорошо заставлять Лекса тосковать по его русалочкам. Несмотря на провальную контрольную, Беверли шла бодрым шагом и улыбалась, щурясь на теплое майское солнце.
Оказавшись на пороге дома Брейденов, Беверли поправила лямку рюкзака на плече, откинула за спину рыжий лохматый хвост и нажала на кнопку звонка. Выждав несколько секунд, не услышав каких-либо звуков, она решительно постучала в дверь, а услышав шаги, громко позвала:
- Очкарик, открывай!
Отредактировано Beverly Mayer (2019-09-28 22:05:39)
Контрольные способны испортить любой день недели. Внезапный тест по математике напомнил, что был план вообще не появляться в этот день в школе, но что-то пошло не так, и вот Лекс уже сидит за партой, рассматривает задания сквозь тонкие линзы очков, специально купленных Озом. Вообще-то зрение у него нормально, но при чтении чего-то близкого, буквы начинали плыть, и делали так уже порядочное количество времени. Брат, заметивший гримасы на лице младшего, взял его за шкирку и сводил к окулисту, который и написал рецепт на очки, посоветовав меньше напрягать глаза. Ха-ха, смешно. Очки Брейдену не понравились от слова совсем, но его мнения никто не спрашивал, а потом пришлось признать, что так реально лучше. И вот, сидит он, четвероглазый, подозревая что в этот момент в его глазах можно было бы прочитать отчаянье.
- у тебя есть вопрос, Брейден? – Лекс тянет руку, на запястье плетеный браслет и часы, когда-то принадлежавшие отцу, а после брату. Не то чтобы тот запланировано передал семейное наследие, но уже смирился с потерей.
- можно выйти? – класс хихикает, один неприятный парниша с соседней парты делает это громче других и Лекс украдкой свободной рукой демонстрирует ему средний палец. Получает в ответ демонстрацию кулака. Этот вопрос мы еще уладим. Позже.
- Контрольная, сиди и решай. – ну конечно, от звонка прошло еще только десять минут, а покинув класс, с вероятностью процентов девяносто, парень уже не вернулся бы.
«Из пункта А в пункт Б окольными путями, дважды сворачивая в стороны, выехала двойка к дневнику Александра.» Это печально, когда смотря в лист формата А4, не находишь ничего даже относительно понятного, но математика вообще никогда не была сильной стороной Лекса.
До звонка время тянулось отвратительно медленно, попытка полюбоваться в окно на хорошую погоду была прервана замечанием – «Решай задачи, Александер» - и ментальным посланием, что плохое поведение может караться вызовом к директору. Правда Сашу это не коим образом не волновало последние пару лет, но у Освальда последнее время определенно заканчивалось терпение, так что лучше его не доводить.
- Все свободны, работы складываем в стопочку на край стола. – Лекс честно положил туда лист с четырьмя задачами, «решенными» посредством его креативного мышления. Быстрый взгляд преподавательницы на его лист, исчерченный вкривь и вкось, вызвал усмешку, не обещающую ничего хорошего. В ответ школьник жизнерадостно улыбнулся, сгреб с парты все одним размашистым движением в рюкзак, рассыпав половину. День не задался и явно планировал быть отвратительным. Вещи наконец утрамбовались, Брейден нацепил наушники, щелкнул кассетным плеером – спасибо Освальд – и направился куда глаза глядят.
- Звонила твоя преподавательница. – Оззи сидит напротив и мажет маслом хлеб. Лекс угрюмо жует бутерброд и делает вид, что разговор не о нем, за что ему в лоб прилетает смятый газетный лист. Он пожимает плечами, запихивает в рот весь остаток хлеба с колбасой, выдавливает что-то средне напоминающее среднее арифметическое между «не понимаю о чем ты» и «да пошел ты», и сваливает в комнату, хлопая дверью. В комнате бардак, на полу валяются мятые вещи вперемешку с листами, выдранными из альбомов, тетрадей и газет – на одном таком Лекс поскальзывается и смешно машет руками в попытке не упасть. Ему это удается, он пинает предательскую кучку, проходит до кровати и падает на нее, лицом в подушку. С этим надо что-то делать. И речь не о бардаке.
Откровенно говоря, уже два диалога с директором сводились к тому, что не видать Александру диплома как своих ушей. Тот вредничал и говорил, что справится, но глядя на задания разочаровывался в себе, как в личности, и начинал присматриваться к вакансиям дворника. Обиднее всего во всем этом было видеть разочарование в глазах брата. Это же пинало хоть периодически брать в руки учебники и пытаться разобраться в том, что в них происходит. Правда, не очень успешно. К черту – Лекс закрыл глаза и упал в музыку.
Ему было неведомо то, что в дверь позвонили, а потом постучали, и Освальд, нарисовавшийся на пороге, удивленно смеялся – его рассмешила не рыжая девочка, внезапно появившаяся у их дома, а то, как она здоровалась с, теоретически, его братом – сам Оззи очков не носил, поэтому при всем желании лишался возможности иметь такое прозвище.
- Я сейчас позову Лекса, проходи. – Оз махнул рукой в сторону кухни и направился искать Александра, упорно игнорирующего его крик от двери.
- Мелкий, подъем! – Оззи пинает кровать, парень подпрыгивает от неожиданности и швыряет в старшего подушкой, не вежливо желая ему пойти по известным путям. – к тебе девушка. Красивая.
Александер подавился очередным посланием, удивленно распахнул глаза и напряженно перевел взгляд на дверь, вызвав очередной приступ хохота у брата. Пришлось вскочить с кровати и выскользнуть из комнаты до того, как проснется его ехидное чувство юмора, после которого придется искать новое место жительства.
- Беверли? – на кухню Лекс вылетел встрепанным и очень надеющимся, что она не слышала, в каких выражениях Освальд был послан далеко и надолго. Не то чтобы его это сильно бы смутило – куда уж сильнее, когда на кухне внезапно появляется Майер собственной персоной. – Эммм… Чем обязан? Чай, сок? Что-нибудь… - покрепче. – Еще?
Все краски схлынули с лица вместе с улыбкой, когда в проеме распахнутой двери оказался совсем не Лекс, а его старший брат, чье фото, присвоенное без всяких зазрений совести, теперь лежало в заднем кармане ее джинс.
- Ой… - по-детски выдохнула Бев, и щеки залил румянец, - добрый день.
Она в нерешительности помялась на пороге, но все же переступила его, мысленно коря себя за беспечность. Отчего-то она была уверена, что Лекс дома один, хотя с чего бы ему быть одному? Освальд работал барменом в дровосеке, а значит был на сменном графике, и во вторник у него вполне мог случится выходной. Можно только позавидовать. Вообще-то Беверли и сама хотела устроиться на подработку именно в «Дровосек» помощником на кухню или бар в вечернее время и по выходным. Но получила отказ от владельца. Не первый и не последний в череде многих. Поэтому сейчас она за куда меньшие деньги перебивалась в «Эшбернском вестнике». В основном в ее обязанности входили уборка и приготовление чая и кофе, иногда ей поручали куда-нибудь сходить и забрать какие-нибудь материалы или, наоборот, отнести; изредка ей доверяли набрать определенный текст, частенько она отвечала на телефонные звонки с тем, чтобы передать трубку редактору или же записать для него сообщение. Изначально Беверли утешала себя тем, что зато у нее есть доступ к любым материалам, публикующимся в вестнике, но действительность была таковой, что в Эшберне ничего не происходило, и вся доступная информация и так была всем известна. Никаких тебе журналистских расследований, никаких интересных событий и историй.
Только вот такие нелепости от нахлынувшей вдруг уверенности в себе, в кои-то веки не напускной. Щеки Бев горели румянцем, и она лишь только радовалась про себя, что Освальд ушел за Лексом. Она проводила его взглядом исподлобья, так и оставшись стоять у двери, в очередной раз полюбовалась им издалека, вздохнула и огляделась. Маленькая прихожая с несколькими вешалками-крючками на стене. Несколько курток разной степени теплости и ношености. Они были примерно в равных условиях: дом Майеров был значительно просторнее и почище, но в целом по уровню достатка они были идентичны, и это чувствовалась даже здесь, на пороге. Не чета дому Денбро, где чужеродно, слишком светло, слишком хорошо, слишком в достатке. Единственная тумбочка Брейденов завалена всяким хламом – письмами, ключами, какой-то мелочевкой из карманов, пачкой сигарет… Беверли засмотрелась на нее. Сам собой в голове возник подсчет оставшихся собственных, а затем и прикидка, насколько заметной станет пропажа для этого дома. Но появившийся Лекс прервал размышления и подсчеты. Освальда видно не было, а потому к Беверли вернулись и привычное самообладание, и усмешка на лице.
- А что ты готов отдать за русалочку? – Майер с улыбкой следит за эмоциями Лекса и поднимает руку с записной книжкой, чтобы прогнать непонимание с его лица.
Вообще-то план был иной: она ожидала, что Лекс распахнет дверь, негодуя с того, что его опять назвали очкариком, она вручит его вещь со словами «держи, растяпа» и на этом всё, пойдет домой. Никакого длительного диалога не предполагалось. Но все пошло совсем не так, а только что у Бев возникла идея, ужасная и весьма провокационная, но почему бы и нет.
Интересно, стоит ли считать Беверли Майер другом? Обычно, Лекс встречается с друзьями вне дома, но можно сделать исключение, особенно когда в темных глазах девочки начинают плясать такие черти, что он сам обзавидуется. Оззи тот еще мудак, но из вежливости сейчас не появится и сделает вид, что не слышит-не видит-не знает – не зря же Александр так любит брата. Возможность уединения наедине с самим собой или с кем-то, пришедшем в гости, это святое.
- За что…? – слова, которые звучат, максимально неожиданные, Брейден давится словом, но блокнот в руке девочки все проясняет. Черт. Свой блокнот он узнает из тысячи, но ради интереса хватает рюкзак, валяющийся в углу, и вглядывается в его содержимое. Естественно, самого дорогого в его жизни, там нет. Не удивительно. Потеряшка-Лекс, зачем следить за своими вещами, право-слово.
На лице Саши удивление меняется смешком над собственной рассеянностью, а потом улыбкой с прищуром.
- Проходи. – Машет в сторону кухни, прихватывая по ходу движения сигареты брата с тумбочки и его же зиппо-зажигалку, и идет первым – можно подумать что в их небольшой обители можно заблудиться. Ставит на плиту чайник - лишним не будет, цепляет ногой стул за ножку и садится на него «верхом». – Присаживайся, чувствуй себя как дома. – в ее распоряжении аж два стула на выбор по ту сторону стола. Лекс достает сигарету, прикуривает и кладет богатство на стол, с секундной заминкой подвигая имущество брата к Бев. – Угощайся. – ни разу не видел Беверли с сигаретой, но процентов на девяносто уверен – не откажется. Особенно, когда на халяву. Освальду не привыкать не досчитываться курительных палочек в своих пачках и самих пачек, но будем считать, что он не против, раз до сих пор привычным жестом оставляет добро на видном месте. П-поддержка.
Что отдать за русалочку? Откровенно говоря, в блокноте много намного более ценных вещей, чем наброски из мультика - да, Лекс его любит всей душой еще с детства, и никому в этом, конечно же, не признается. Это же не по пацански – любить экранизированные сказочки.
- Зависит от того, что ты готова затребовать за русалочку. – Подмигиваю рыжей и встаю, чтобы выключить свистящий чайник. Две чашки рядом, чай пакетированный, но вроде не самый плохой. Хороший хозяин спросил бы – нужен ли лимон или сахар к чаю. Нужно ли разбавить чай холодной водой. Может быть не чай, а какао. Лекс – отвратительный хозяин, чудом ловит кружку, которая пытается упасть, матерится шепотом, обжигаясь о горячий металлический бок чайника, но доносит богатство до стола, располагая одну из чашек рядом с рыжей. – что-то мне подсказывает, что за чай и приятную беседу, я не получу назад свой блокнот, да, Майер? – Лекс щурится, затягивается дымом и выдыхает его так, что между ним и Бев над столом возникает дымное облако.
Ощущение, что они в палатке гадалки – у нее там тоже что-то все время источает ароматный дым, клубящийся повсеместно. Не хватает только стеклянного шара в центре стола. На его месте – тарелка с пряниками, настолько одеревеневшими, что ими можно убивать. Саша, конечно, не проверял, но на всякий случай кинул парочку в рюкзак – вместо камней сойдет. Больше хлама в потрепанном рюкзаке.
- итак, мадам, что вы готовы затребовать, дабы я мог получить назад свое творчество? – Брейден складывает руки на спинке стула и опирается на них подбородком, разглядывая Беверли и подмечая определенное сходство с русалочкой. – надеюсь, ты хорошо рассмотрела рисунки, я старался, ведь ты идеально вписываешься в этот образ. – Лекс хитро щурится, кусает фильтр и широко улыбается.
Беверли подавляет смешок при виде растерянного Лекса, судорожно пытающегося найти потерю в своем рюкзаке, словно блокнот может по волшебству переместиться обратно или создать свою копию. Одно это, определенно, стоило визита сюда. Ну, помимо любопытства сунуть нос в мальчишеское жилье. Впрочем, оно то как раз оказалось не столь интересным. Слишком похожее на ее собственное, уступающее лишь чистотой и размерами. Зато гораздо проще «чувствовать себя как дома». Почти готова предложить сэндвичи или горячий обед. И даже поставить остатки вчерашнего печенья, если, конечно, они еще остались. А еще на кухне Майеров все же светлее. И на столе скатерть. Папа считает, что чистые скатерти – это образец хорошей хозяйки, а Беверли просто с ними уютнее. И конечно, Беверли никогда не курит дома, даже в своей комнате, даже на заднем дворе. А тут, очевидно, это в порядке вещей. Со все еще играющей на губах улыбкой девочка берет уже полупустую упаковку, достает сигарету и прячет в свою пустую пачку. Достает вторую и прикуривает, делая неглубокий вдох, наблюдая за хозяйскими перемещениями Лекса. Новая затяжка, и непродолжительная тишина становится уютной, компанейской, своей.
Беверли молча кладет блокнот на край стола и пододвигает его Лексу. Какая разница, если он откажется. Такую ценность она в любом случае вернет, без всяких сделок. Это такое же негласное правило этики, как и не вчитываться в его содержимое дольше, чем это необходимо для установления личности владельца. Хотя в Эшбернском вестнике сказа ли бы иначе: каждый документ, даже незаконно попавший в руки, должен быть досконально изучен, во всем может оказаться материал для хорошей статьи. Может, и так. Но у Бев были другие убеждения, а Лекс был достаточно крут и непосредственен, чтобы не влезать в его тайны (ну, ен считая русалочки, но Беви об этом никому не расскажет, оставив это их маленькой тайной).
- А я решила, что ты писал с Салли – нашей идеальной модели, - конечно, язвительно, но как тут удержаться, когда Салли всегда и везде стремилась к роли жертвы, будь то театральная постановка, художественный образ или место возле Греты.
Беверли докуривает сигарету, тушит остатки в пепельнице, пробегается взглядом в поисках цветочного горшка или чего-нибудь подходящего для скрывания окурков, потом вспоминает, что здесь курят, и выпускает останки никотиновой палочки на месте.
- Предлагаю пойти в школу. Сегодня ночью, и исправить наши контрольные. Сомневаюсь, что у тебя там красуется хотя бы трояк.
Вообще-то сама Беверли явно не пошла бы, по крайней мере до этой минуты, пока не озвучила вслух. Но теперь, даже, если Лекс откажется, придется идти, хотя бы просто, чтобы утереть ему нос. И неважно даже, получится ли все у нее гладко, и в ее тетрадке будет красоваться четверка, порадующая папу, или она будет поймана, и на следующий день об этом прознает и школа и папа. Главным будет, что она не испугалась и пошла.
Лекс любит странные вещи, а особенно – тот факт, что к «странным вещам» можно причислить что угодно. Одноглазую кошку, живущую на кладбище с пятном-усами на морде, как у Гитлера, который умудряется оказываться ровно на той дорожке, на которой ты останавливаешься. Вот каждый может попробовать – идти прямо, остановиться у чьей-нибудь могилы и через пару минут на дорожке слева будет сидеть эта костлявое создание. К таким вещам так же относится космическое терпение брата к его личным выходкам и отсутствию попыток прикончить позор их маленького семейства – прогулы школы, воровство сигарет и алкоголя, косяки в верхнем ящике тумбы у кровати, таскание вещей и прочее – но вуаля, Саша все еще даже невредим, если не считать словесных выговоров. А еще, тот факт, что вишневые сигареты не намекают на вишню ничем, кроме надписи [откуда эта «ваниль», Оззи?]. Так вот, сидеть на кухне и курить над чашками с таким горячим чаем, что можно плавить айсберги, на пару с Беверли Майер, когда где-то рядом шарахается Освальд – вот эта странность прям уверенно топает к лидирующему первому месту. Но у рыжей уже пара баллов в копилочку – не сморщилась при виде бардака вокруг, не разворошила «дневник» на шутейки, которые можно демонстрировать окружающим, а еще курит не кривясь – вот для девчонки это прям достижение.
- Салли? – Брейден хмурит лицо, делая вид, что думает, а потом подтягивает к себе блокнот и листает до семнадцатой страницы. – Да, портрет Салли тоже есть. – демонстрирует рисунок – на нем что-то среднее между Пинхедом и Крюгером, но с девичьим лицом, в котором можно угадать намек на названную девочку. Больные фантазии такие больные, что девочка, скорчившая нос на помятый сэндвич, который Александр жевал во время перемены в школе, просто обязана была обзавестись собственной карикатурой в кривеньком творчестве школьника, не любящего когда в его сторону косо смотрят.
Беверли докуривает чуть быстрее – Лекс потратил время на передвижения по кухне, чтобы побыть хоть сколько-то гостеприимным хозяином, а потому от предложения он давится последней затяжкой и долго откашливается, вслепую тушит сигарету – рядом с пепельницей, в попытке запить это дело делает глоток чая и лишь опасения заплевать им девочку заставляют проглотить горячий напиток, зато взмахом руки вслепую отбрасывает чашку к раковине. Та, предсказуемо, разлетается осколками в стороны. Несколько секунд Брейден смотрит на потеки чая, а потом переводит взгляд на гостью.
- В школу? – фраза доходит до несколько обескураженного действиями мозга по частям. Пожалуй, это было бы самым неожиданным свиданием в его жизни. - Ах, в этом смысле... не пугай меня так. Трояк? Да у меня там больше единицы будет только если оценивать будут рисунки на полях, а не ответы.
Не то чтобы Лекса так это пугало, но для разнообразия хотелось не расстраивать брата.
- Чтож... Беверли... Мне очень нравится перспектива прогуляться с тобой в школу этой ночью. Могу прихватить свечи и розы для пущей романтики. - с этими словами школьник, наконец, слезает со стула, вытаскивает из ведра, стоящего в углу, тряпку и кидает ее на чайную лужу.
С Лексом легко. Не нужно думать, какое мнение он о тебе сложит, и что скажут его родители по поводу общения с ТАКОЙ девочкой. Потому что Лекс и сам не пример для подражания и та еще плохая компания, да и родителей, обеспокоенных репутацией чада уже давно у него нет. Может, оно и к лучшему. От этого он чуточку свободнее, чуточку живее, он настоящий, и настоящей можно быть и самой, не оглядываясь на устои и приличия. Хотя, наверняка, он скучает по родителям. Как сама Беви скучает по матери. Хотя имя Фриды обходится стороной и никогда больше не звучит в стенах родного дома, хотя она оставила после себя много горечи и боли, и ее поступки висят и сейчас черной тенью над Майерами. Все равно, почти каждый вечер Бев вспоминает о ней. Ей помнится, как Фрида баюкала ее колыбельной, гладя по волосам, пока Бев лежала в темноте с температурой; помнится, как мама дула на ранку и закрывала бинтом рассеченную падением с велосипеда руку; и теплый мягкий голос, успокаивающий, вселяющий надежду в те далекие времена, когда Бев еще делилась своими горестями и переживаниями с кем-то, кроме себя самой.
Наверное, Лекс так же скучает, особенно, по вечерам. И еще пуще дождливыми бессонными ночами. А еще он такой же, как и она – уличный котенок, воспитываемый этим городом, впитывающий его истории и происшествия, прорастающий Эшбернским духом. Наверняка, он, как и она останется в этом городе навсегда, лишь изредка выбираясь по нужде за его пределы. Едва ли ему грозит поступление в хоть сколько-то захудалый колледж большого города. Как и Бев. Она, конечно, могла бы взяться за учебу, поднажать, и получить не самый плохой аттестат с надеждой на какую-то перспективу в кругу привилегированных, где она все равно всегда будет чужой. Эшберн слишком глубоко пустил в нее свои корни, чтобы надеяться куда-то сбежать, чего-то добиться. Пусть не так четко, но интуитивно Беверли это ощущала и почти понимала, оттого все и оставалось, как есть: только сиюминутное, только сейчас, никаких «что будет через пять-десять лет», о каких, наверняка, говорят в доме Билла.
— Да тебе надо в баскетбольную команду, — Беверли давится смешком, глядя на размахивающего руками Брейдена, — это же прям-таки трехочковый.
— Романтично поджечь школу и возложить цветы на то, что от нее останется? Интересная мысль. Если не исправим контрольные, сжечь их к чертям! Договорились, - она улыбается, обхватывает чашку обеими руками и подносит к лицу. Чуть склоняет голову, принюхиваясь к каким-то едва заметным фруктовым ноткам, дует на поверхность и делает осторожный глоток все еще горячего, но уже не обжигающего чая.
Ей комфортно и тепло, и уже нет нужды спешить домой. Можно вполне посидеть и потрепаться с Лексом, представить ненадолго, будто они старые приятели или даже друзья. Беверли дружба представлялась чем-то подобным. Уютным, свободным и простым, несмотря на все сложности.
— Почему ты не рисуешь для школьной газеты? У тебя хорошо получается. Заработал бы пару кредитов в глазах миссис Дингл, а уж она бы отмазала тебя от пары-тройки предметов за красивые глаза и «выдаююющийся талант!» - Беверли не очень точно спародировала манеру миссис Дингл растягивать слова и восторгаться умениями школьников, конечно, только одаренных.
Удивительно, как одна растрепанная Рыжая умудряется изменить мнение о себе в глазах Брейдена - не то чтобы он вслушивался в слухи, которые пускают о ней, но так или иначе - маленький город, все друг друга знают, если не в лицо, то за глаза.
Майер принято обходить стороной.
Брейдена принято не замечать.
Идеальная компания для чаепития в сказочной стране раздолбанного дома Саши, полного какого-то безумного духа запущенности, не смотря на все старания Освальда поддерживать порядок - его сил на это не хватало, а младший не стремился делать хоть что-то полезное, предпочитая не разуваясь валяться на кровати и грызть печенье, засыпая все вокруг крошками.
Александр подтягивает рукав потрепанного свитера, стащенного из «гардероба» брата.
- В баскетбольную команду не возьмут - тренер уже не помнит, как я выгляжу. - Брейден отшучивается, вытирая чай и осколки чашки, сгребая все поближе к мусорному ведру. - И славненько, еще его внимания мне не хватало для полной жизни.
Спорт Александр недолюбливал, предпочитая прятаться под трибунами и сбегать, как только предоставится момент. Вот куда его могли бы взять, так это в команду по бегу. На его счастье такой команды при школе не было.
Чай наливается в целую чашку и Лекс наконец-то усаживается за стол, опирается обоими локтями на столешницу и осторожно отпивает напиток, не поднимая кружки - перелил горячей воды и теперь она вровень с краями.
- Потому и не рисую - чтобы миссис Дингл не знала о моем существовании. А то еще начнутся вопросы - почему тебя нет в школе, где твои род... твой брат и тому подобные. Меньше привлекаешь внимания - меньше проблем. - Саша пожимает плечами, подтягивает одну ногу к груди и опирается на колено подбородком, разглядывая гостью с хитрым прищуром.
Ночь, школа и Майер - то что нужно, чтобы не спалиться, ведь если их поймают - проблемы будут стопроцентно, стоит вспомнить кто ее отец. Где наша не пропадала?
- А ты? Ты же работаешь в Вестнике, да? - Александр не помнит, откуда знает это. Кажется, кто-то говорил. Или нет. Или да. Путаясь в собственном богатом воображении, сложно понять - что реальность, а что вымысел. К тому же Брейден предпочитал выдумку истине. Может в этом и проблема, когда маленький городок задавливает тебя своим миром, а ты не хочешь иметь к нему никакого отношения.
Если бы Лекс мог - он бы сбежал. Собрал рюкзак, как делает это, когда ссорится с братом и уходит ночевать на диван в помещении радио, только не на ночь, а навсегда. Подальше от однотипных домиков и повторяющихся улиц, шаблонных, словно со страниц книжек списанных, хулиганов и взрослых, считающих своим долгом рассказать тебе, как жить.
Он бы сбежал. Но никогда так не сделает. Просто не сможет оставить брата, бросив ему на подушку короткую записку - «Ушел, не ищи, удачи. Лекс». Хочет думать, что это в его силах, но нет. Пусть пока он этого и не принимает, теша себя надеждой вылезти из тягучей трясины Эшберна. Прочь-прочь, за леса и туманную поверхность озера.
И тут вылезает реализм, который пинает клубки вымышленного будущего и приговаривает - «Куда собрался, Лекс? Если такой умный парень, как твой брат, остался здесь, куда ты дергаешься, бездарь?». И Брейден прячется - залезает в фантазии поглубже, включая воображение на максимум - мысленно дорисовывая реальности все, чего ей не хватает.
Глупый-глупый мальчишка.
Беверли пьет чай и улыбается уголками губ. По-домашнему обнимает чашку ладонями и не строит отстраненное лицо, которое носит в школе, подобно маске. Она посмеивается и отпивает напиток, прикрывая глаза пушистыми ресницами.
Беверли - как уютная кошка.
Лексу нравится.
Вы здесь » Ashburn: the troubled town » Прошлое » Кто-то теряет, кто-то находит.
