Вытерев руки о тряпку, Дэвид взглянул на законченную картину — издалека она казалась ещё более мрачной, чем вблизи, а внимательный зритель мог уловить в очертаниях соснового леса силуэт черепа. Получилась лучше, чем предыдущая. Ещё несколько работ и серия будет готова. Пока что он укладывался в график, даже мог позволить себе отдохнуть пару дней и полностью утонуть в книгах — томик рассказов Эдгара По давненько ждал его на тумбе у кровати. От этой тёплой мысли он наполнился лёгкостью.
Дэвид прибрался в мастерской со всей аккуратностью уставшего человека; остановившись в дверном проёме, выключил свет, и комната погрузилась в холодный полумрак. На холсте, зажатом в тиски мольберта у окна, бледно переливалась свежая краска. Лучше никому не знать, что послужило вдохновением для этой вещи. Он и сам предпочёл бы забыть.
Закрыл дверь так тихо, будто Питер уже спал, хотя Дэвид был уверен — тот ещё играл в приставку у себя в комнате. Он прислушался, но дом был объят тишиной: она охватывала тёмную кухню напротив, карабкалась по затёртым ступеням лестницы прямиком на второй этаж и заполняла тамошний коридор. Может, брат действительно лёг пораньше. Хмыкнув, он взял с комода пачку писем — от друзей из Портленда и беспокойной родственницы — нашёл среди них открытку с видом на остров Пикс. На обороте каллиграфическим почерком выведено всего одно слово: «Приезжай». Дэвид улыбнулся краем губ. В июле, обязательно.
Он поднялся в спальню, открыл окно, впуская свежий воздух. Над чёрной стеной хвойного леса розовели облака — неподвижные комья ваты, внизу — как всегда, заросли лисохвоста с вкраплениями зверобоя. Обыкновенная поляна. Едва он отошёл к шкафу, снаружи донёсся не то глухой скрип, не то поскуливание, какие-то шорохи вперемежку со звериным ворчанием. На енота не похоже, скорее на собаку; как-то раз Дэвид видел неподалёку целую стаю, но надеялся, что они не забредут сюда — Питер их боится. Он опять выглянул во двор, но в сумерках ничего не удалось разобрать, а ворчание становилось громче. Нужно проверить, в чём дело.
Майская прохлада бодрила, прогоняла сонливость, пока Дэвид, кутаясь в пальто и подсвечивая дорогу фонариком, обходил дом. Он остановился на краю поляны, у самой границы; ботинки приминали стриженый газон, топчась на месте — идти вглубь зарослей совершенно не хотелось. Оттуда, с высоты второго этажа, это место выглядело мирно и безобидно, но здесь он будто замер в непосредственной близости от двери с дьяволовой печатью. Звон её цепей прогремел над самой головой.
Собачий лай, отрывистый и призывный, отозвался эхом среди вековых стволов. Дэвид осознал, что сжал фонарь слишком сильно. Что ж, если он собирался выспаться этой ночью, придётся взять себя в руки, сделать над собой усилие — это ведь просто, не так ли? Перед ним обыкновенная поляна.
Он начал пробираться к животному, шелестя высокой травой, под его ногами щёлкали мелкие и сухие ветки. Шаг — и ботинок с хрустом раздавил что-то округлое. Луч фонаря высветил осколки вороньего черепа и несколько замшелых позвонков. Дэвид скривился, неловко отступая, справа зашуршало и завозилось, и он резко обернулся: на примятой траве развалилась крупная собака, породистая и ни капли не пугливая. Чуть поодаль темнел угол каменного надгробия. Реальный, прямо здесь, и от этого похолодели руки. Он осветил старый монумент с фигуркой ангела, скорбно обнимавшего вертикальную плиту, прочитал имя, и что-то в его памяти тяжело шевельнулось, заскреблось — нечто давнее, запрятанное подальше для того, чтобы жить спокойно. И теперь его потревожили.
Белая вуаль, цепляющаяся за игольчатую ветку в сосновой роще, мягко колышется на ветру, но кроны не шумят. Дэвид чувствует, что ветра нет.
Собака перевернулась, звякнув металлическим жетоном об ошейник. Он сосредоточился на ней, на живом существе, на проблеме, которую нужно решить. Не обращать внимания на могилу. Не думать о прорезавшемся образе.
— Эй, что ты здесь делаешь, девочка? — он присел и осторожно провёл ладонью по мягкой шерсти. Собака забила хвостом по земле, приподняла голову, но только и всего. — Ты потерялась?
Наверняка так, потому что на их улице собак никто не держал, а значит, этот день порядочно затянется. На жетоне было имя и контактный телефон, по которому он и позвонил через десять минут, оставив Джун на заднем дворе — та явно не собиралась уходить из облюбованного места. Договорившись с её хозяином, Дэвид сделал себе чай, проверил, как там вечерняя гостья, и принялся ждать на крыльце.

Отредактировано David Morgan (2019-10-25 13:16:10)

В свете фонаря напротив их дома беспорядочно метались мошки; лампа прерывисто мигнула и вновь разгорелась.
Тёплая чашка не давала замёрзнуть ладоням, пока Дэвид сидел на верхней ступеньке крыльца и прислушивался — не ехала ли где машина. Единственные звуки на улице — стрёкот сверчков да ворчание собаки, всё там же, у надгробия. Странное совпадение, ведь она могла завалиться где угодно, но занесло её именно туда, где он не решался ходить даже при свете дня. Подсознание велело: «Не суйся», и он слушался, не желая разбираться в причинах и выяснять, откуда в нём эта иррациональная неприязнь. В течение многих лет память без его ведома старательно затирала всё, связанное с могилой, и он постепенно начинал путаться — была ли она в действительности или же её слепило воображение, сделав частью одного из кошмаров, но тенистой поляны Дэвид всё равно остерегался. Как выяснилось, не зря.
Октавия Олдгрэйв.
— Не смей произносить её имя, грязный ублюдок, не смей, иначе я отрежу твой поганый язык!
Боль облепила затылок так внезапно, что он едва не выронил чашку, зажмурился, поднеся ладонь к голове, но так и не дотронувшись — всё тут же прошло. Он растерянно глядел перед собой. Голос принадлежал деду, но больше никаких подробностей — секундная вспышка.
Вдали глухо зарокотал мотор, спасая его от дальнейших раздумий. Когда из-за поворота выехал пикап, он неуклюже поднялся — ноги порядком затекли — и отставил чашку на перила. К Морганам редко кто захаживал, да и времени на светские беседы у Дэвида было не много, однако ему показалось, что он уже где-то видел направлявшегося к нему мужчину.
— Нет-нет, всё правильно, — кивнул он и незамедлительно пожал руку. — Дэвид. Рад знакомству. Что ж, — он выудил из пальто фонарик, — пойдём за нашей беглянкой.
Пока они шли к заднему двору, он силился припомнить, где же среди угрюмых и подозрительных физиономий эшбёрнцев промелькнуло это острое лицо, но в итоге опять схлопотал покалывание в висках и сдался. Ему определённо не нравились эти выкрутасы. Возможно, стоило хорошенько поспать, и тогда всё станет нормально, но какая-то мелкая часть, притаившаяся в тени, твердила: «Не станет».
— Повезло, что нашли в этот же день, — он глянул на Сайласа через плечо. — И что она не рванула от меня подальше.
Ступив на поляну и замедлив без того неспешный ход, Дэвид прислушался к себе: и снова всё его существо будто сжалось, не желая здесь находиться. Мучительное чувство. Ничего, уже скоро он рухнет на кровать, натянет одеяло по самую макушку и никаких тебе могил, никаких сверлящих голову образов.
Наблюдая воссоединение друзей, он не сдержал лёгкой улыбки, но когда Сайлас обнаружил надгробие и взглянул на него с таким видом, будто Дэвид был готов ударить того припрятанной лопатой, ему стало неловко. Надо было сказать заранее.
— Прости, я… — он переступил с ноги на ногу, — сам не знаю, что здесь могло заинтересовать собаку. — Дэвид старался не смотреть на могилу прямо и не подсвечивать её фонарём, словно это могло продавить её обратно в небытие. — Я сюда обычно не хожу, ничего не выкидываю, — он пожал плечами.
Точно! Он присмотрелся к Сайласу повнимательнее и наконец признал в том мусорщика, которого порой замечал после работы в книжном.
Золото женских локонов рябит как плохо настроенный канал, он видит их прозрачную летучесть даже отсюда, из окна собственной комнаты, сквозь заляпанное октябрьской моросью стекло. Это уже четвёртый раз.
Спина покрылась холодной испариной, и Дэвид отступил, хмурясь, бросая взгляд под ноги. К нему явно пыталось пробиться нечто важное, но впускать это он не собирался — лучше бы ещё двадцать лет прожил в блаженном неведении. Спохватившись, что Сайлас мог принять его жест на свой счёт, он постарался придать себе более спокойный вид.
— Честно говоря, мне тут жутковато, — он покосился на непроглядный лес в дюжине ярдов от них.

Что-то блеснуло там, среди тонких контуров стволов на фоне черноты, и Дэвид, сухо сглотнув, поспешил отвернуться. Ему наверняка показалось, но даже заверив себя в этом, он будто бы ощущал на себе чей-то взгляд, не приветливого мусорщика, и не умной собаки, а другой: молчаливое, но острое внимание со стороны. Так наблюдают прохожие, когда ты падаешь на колени перед собственным горящим домом, так смотрит полицейский в участке, вываливший своё грузное брюхо из кабинета и заметивший тебя, человека, с которым ужасно не хотелось, но предстояло работать поздно вечером, да ещё и в субботу.
— Да уж, она тут наверняка и заночевала бы, — беззлобно посетовал Дэвид, устало, но с теплотой глядя на ёрзавшую под ногами хозяина Джун. — Пора домой, верно?
Справившись с лёгким оцепенением, он побрёл обратно, к пятну света на стриженой траве возле крыльца, надеясь, что не слишком смутил Сайласа всей этой ситуацией и тот не сочтёт его очередным эшбёрнским чудаком. Услышав о мистере Олдгрэйве, он удивлённо приподнял брови и взглянул на мужчину. Конечно, многие жители города так или иначе знали или хотя бы слышали о Томасе и приписываемой тому «болезни», как называла это мать, но Дэвиду всё равно было странновато говорить с кем-то об этом. После того, как он с родителями уехал в Портленд, имя своего деда он слышал только два раза в год: на Рождество и в конце июля. Здесь, в Эшбёрне, о старике тоже ещё никто не отзывался хорошо, поэтому Дэвид удивился вдвойне, когда узнал, что тот вообще с кем-то ладил. Это высекло в нём искру любопытства.
— Что есть, то есть, это правда, — кивнул он на замечание о «боевитости», продолжая идти и слушать.
Интересно, что ещё мог бы рассказать Сайлас, будь у них больше времени. Судя по всему, тот жил в Эшбёрне если не с рождения, то достаточно, чтоб назваться местным.
— Мы приехали в феврале, — сообщил он, выключая фонарь и становясь перед коротенькой лестницей. — Я и мой брат.
Дэвид пожал протянутую ладонь и улыбнулся в ответ — легко, уже без сковывавшего на поляне напряжения. Разговор на другую тему неплохо его отвлёк.
— А ты извини за такой, хм, «сюрприз», мне стоило предупредить. — Как только он убрал фонарь в карман, Джун взвизгнула, заставив обратить на себя внимание. Говорят, животные могут чувствовать опасность и тех, кого заносит в наш мир сквозняком с «другой стороны». Мурашки пробежались от лопаток к затылку. — Да, это странно. Наверное, Томас… — «очень любил её». Дэвид чуть поморщился, как от щипка. Он не имел понятия, чьи именно кости захоронены на их дворе и кем приходилась деду эта женщина. Об этом в их семье тоже предпочитали молчать. — Наверное, он поступил так из сентиментальности. Был привязан к той родственнице и не хотел, чтоб она со временем затерялась на кладбище.
Конечно, Дэвид лишь предполагал и не знал наверняка, хотя недавний отголосок прошлого мог подтвердить его теорию.
— Я, в отличие от деда, ничего к могиле не испытываю, да и вообще лучше бы сделать с ней что-нибудь, — он полуобернулся, глянув назад, в сгустившуюся темноту. — Вряд ли это будет плюсом, когда придёт время продавать участок.
На самом деле его волновала не только благообразность их дома, но и своё психическое здоровье. Возможно, если убрать камень и холмик, тревога развеется, а всё, что взбаламутил вид могилы, уляжется обратно на дно памяти.

Отредактировано David Morgan (2019-11-10 17:33:55)

Лицо Сайласа тронула едва заметная тень, когда тот рассказывал, как обстояли дела с порядком на местных кладбищах и могилах одиноких людей. Всё, как и предполагал Дэвид, слишком грустно. Они с братом съездили однажды к могиле деда, в конце февраля, — Питер интересовался, да и сам он считал, что проведать почившего родственника всё же надо. Как-никак, участок им оставил. Вид, простиравшийся за озером, удручал и нагонял горючую тоску, и хотя, по словам того же смотрителя, встретившегося им у ворот, кладбище отстроили недавно, запущенных могил там хватало с лихвой. Представлять, как выглядели старые места для захоронений, не хотелось.
Дэвида не особо волновало, какими будут его гроб и камень с двумя датами, будет ли над ним цвести бурьян или хризантемы в стеклянной вазе. В колледже это ещё занимало его, но тогда и жизнь текла по-иному, а смерть только начинала приглядываться к Морганам, пробовать на зуб их стойкость — сможет ли согнуть. Теперь он больше думал о брате: если Питер вырастет хорошим человеком и найдёт своё место в мире, значит, он был на этой земле не зря, а уж где найдут покой его кости — дело десятое.
Сайлас мягко раскритиковал его мысли насчёт могилы, и Дэвид мог понять это. Тема сама по себе скользкая, а в Эшбёрне она наверняка обросла страхом, корнями уходившим к суеверным предкам здешних людей. В свете мартовских событий его задумка действительно казалась не лучшей и даже в какой-то степени рискованной, хотя едва ли эти опасения могли тягаться с тем, что начинало твориться в его голове. Удар за ударом в двери сознания билось прошлое, и если он что-нибудь не предпримет, старые петли не выдержат. Он чувствовал кожей — ему не понравится то, что обивало порог.
— Понимаю, звучит неважно, — Дэвид повёл плечами и убрал руки в карманы, — но эта могила, она… Конечно, это часть истории нашей семьи, но, мне кажется, с ней что-то… знаешь, не очень хорошее связано, и это меня беспокоит.
Он будто стоял на иголках. «Не очень хорошее» — облегчённый вариант для нового знакомого, тогда как на самом деле просилось на язык совсем другое: «зверство». Почему именно оно — без понятия. Это похоже на заевший мотив: ты помнишь отдельные фрагменты мелодии наизусть, однако название песни и обстоятельства, при которых ты её слышал, неуловимы и надёжно от тебя скрыты.
Он уже хотел узнать у Сайласа, куда или к кому здесь можно обратиться с просьбой о перенесении могилы, как тот предложил свою помощь: и в поиске сведений о неизвестной женщине, и в деконструкции захоронения. Выровнять землю, срезать лишние кочки и кусты, отвезти камень на кладбище. Дэвид даже не сразу нашёлся с ответом, не веря такой удаче.
— Ты правда мог бы? — переспросил он. — То есть я был бы очень признателен.
Выяснить хоть что-нибудь об Октавии хотелось не меньше, чем безвозвратно стереть любое напоминание о ней. Не помешает знать, хотя бы приблизительно, о том, куда он влезал.
Сказав, что позвонит на неделе, Дэвид напоследок кивнул мусорщику и утомившейся собаке. Его и самого уже изрядно подтачивала усталость. Он поднялся по скрипучей лесенке, забрал кружку, погасил свет. Обернулся — Сайлас захлопнул дверь машины — и побрёл в дом.
Перед тем как лечь спать, он плотно задёрнул шторы в своей комнате, утопив её во мраке, прислушался: Питер похрапывал за стеной, но больше ни звука, ни единого шороха.
Вспышек воспоминаний тоже больше не было.
Может, сегодня повезёт, и ему ничего не приснится.

Он постучал в дверь, и в глубине дома залаяли собаки — участок в чреве разросшегося ельника вмиг наполнился жизнью, больше не казался сонным и холодным, каким предстал Дэвиду несколько минут назад. Утреннее солнце уже вовсю припекало, и он надеялся, что приехал не слишком рано.
Это первый визит к соседям — местным и вообще, за довольно долгий срок — и он немного нервничал, перебирая в кармане связку ключей и осматриваясь, но мысли о цели, важной вещи, за которой он пришёл, всё-таки заземляли его. Сайлас нашёл какую-то информацию, имевшую отношение к его семье. Дэвиду всё ещё было неловко из-за того, что он напрягал занятого человека, но, опять же, лучше не брать это в голову и сосредоточиться на деле.

Вдобавок Дэвид переживал, справится ли без него Бет. Ей нужно продержаться лишь до обеда, да и сегодняшний день, если подсчёты верны, не должен быть загруженным, но её мявшийся голос в трубке противоречил той уверенности, с которой она соглашалась выйти на замену. Когда открылась дверь и возникший на пороге Сайлас поприветствовал его, приглашая в дом, тревога, сжимавшая плечи, отступила; Дэвид выпустил замученные ключи и вынул руки из карманов старенькой куртки. Он не слишком рано, всё в порядке.
— Привет! — он улыбнулся и прошёл внутрь под шелест сетки и тихое поскуливание маламутов, суетившихся в вольере. Дэвид ещё накануне вычистил ботинки и после того, как он потоптался на коврике, они сбросили с себя только дорожную пыль и немного песка. — Ха, ну, посмотрим!
Лучи солнца, врывавшиеся в гостиную через восточные окна, освещали лежавший на столике альбом как Библию на алтаре; ярко-красный, тот приковывал к себе внимание, и Дэвид с трудом оторвал взгляд, чтоб осмотреться. Как бы ни выглядела эта часть дома до уборки, сейчас она внушала тёплое спокойствие, располагая к беседе.
Он сел на диван, проследил, как Сайлас поднял альбом, открыл и, пролистав до нужного места, передал ему; гладкая обложка скользнула в ладонях. На развороте желтела пара газетных вырезок, но Дэвид не успел разобрать заголовки: ему тут же указали, где читать. Печатная строка заканчивалась слегка размытым именем Октавии Олдгрэйв. Дэвид сосредоточенно нахмурился. В статье «Бангорского курьера», датированной сорок шестым годом, говорилось об участившихся нападениях медведей на территории Мэна. Он мельком просмотрел аналитику и несущественные абзацы, остановившись на конкретных случаях. Октавию нашли «разорванной на куски» в хвойной чаще подле её дома, точнее, обнаружить удалось только верхнюю половину тела — «пример необыкновенной свирепости голодных хищников».
Он сидит в полумраке на самой верхней ступеньке лестницы и гадает, видно ли его из освещённой кухни. Идёт двенадцатый час ночи, и он уже давно должен быть в постели, но ему не спится, а теперь ещё и жутко хочется узнать, о чём таком здесь спорят взрослые. Сквозь витиеватые перила видно часть арки и льющийся в тёмную прихожую свет.
— …но это уже слишком! Ты что, с цыганами связался? — голос матери странный и резкий, прежде он не слышал, чтоб она так разговаривала. — Я не допущу, чтоб в нашем доме…
— Это оберег, — прервал её Томас. — Он нужен. Поле того, что случилось на озере.
Они умолкают; становится настолько тихо, что секундная стрелка часов в гостиной, кажется, грохочет на весь дом, как и его сердце.
— Я не знаю, что именно там случилось, — шепчет она, — меня там не было, а вот ты!..
— Дэвид всё рассказал. Ты не веришь ни мне, ни ему?
— Ему шесть лет! Боже! — Тихое позвякивание стекла и плеск воды как из заварочного чайника. — Я поверила бы, если бы ты наконец сказал правду о смерти мамы... и о случившемся в Касл-Роке. Если бы ты хоть раз сказал правду!..
Кухонная половица скрипит под тяжёлыми шагами.
— Я уже говорил, Сара. Это был медведь, — последнее слово вырывается басом, похожим на гудок тубы.
В солнечном свете над вырезками завихрились пылинки; он моргнул и поднял взгляд к угольной пасти камина, вероятно, такого же голодного, как зверь, погубивший Октавию. Дэвид пытался запомнить всплывший диалог. Он чувствовал — да, это и впрямь когда-то произошло, но тогда разговор имел не так уж много смысла.
Сайлас отвлёк его.
— На что-то такое я и рассчитывал, — сознался Дэвид, опять посмотрев на альбом, и повернулся к мусорщику. Тот прав, позже обязательно надо сходить в архив местной газеты и покопаться там в поисках деталей, которые мог упустить или намеренно не включить в сюжет бангорский журналист, но для начала уже неплохо: теперь ему известно, что это не просто какая-то родственница, скончавшаяся при туманных обстоятельствах, а его бабушка, и смерть её жестокая и незавидная. По крайней мере, это то, что лежало на поверхности.
— Когда я разбирал наш чердак месяц назад, видел там пачку «вестника», по-моему, с пятидесятых ещё. Так что, может, и в сороковые она уже была, — он пожал плечами, — я узнаю.
Несколько дней назад Дэвид сказал, что могила не вызывает у него никаких эмоций, но сейчас в нём поселилось сочувствие — маленькое неокрепшее зерно, веса которого, впрочем, не хватит, чтоб он передумал сносить захоронение.
— Эта заметка правда помогла мне, я даже вспомнил кое-что важное, — он взглянул на разворот и прочитал следующий заголовок. Дэвид хмыкнул, приподняв бровь. Не то чтобы содержание соседней статьи оказалось неожиданным, но мало кто из его знакомых увлекался подобными вещами, а вживую таких «сборников» он ни разу не видел.
— Препарировать… — протянул Дэвид, переворачивая шершавую страницу. — Почему Эшбёрн? В смысле, переезд.

Отредактировано David Morgan (2019-11-19 13:10:52)