Барбекю не задалось и оставило после себя самые скверные воспоминания. Беверли с отцом вернулись домой, не обсуждая ничего из того, что происходило у Денбро, только домашние повседневные дела. Разговор был вялотекущий, отрывистый и несколько натянутый, потому что каждый из них думал совсем о другом.
Беверли переступает порог родного дома и смотрит на него другими глазами, замечая теперь на контрасте поблекшие, чуть пожелтевшие от времени обои, пустые стены, пошарпанный пол, выскобленный частым мытьем, впитавшим в себя воспоминания. У деревянного порожка в кухню скол почти посередине. Его оставила Бев в те времена, когда они еще хорошо жили, и у нее были ролики, на которых она и въехала в прихожую, улыбаясь, зовя родителей посмотреть, как она научилась. Не заметив порожка, она спотыкается о него, оставляя скол, и летит вперед, выставив вперед руки и разбивая в кровь коленки.
Нижняя ступенька деревянной лестницы скрипит. В пять Беви всегда стояла на ней в ожидании отца, в длинной до пят ночной фланелевой сорочке, потирая глаза, сначала просто стоя и поглядывая на настенные часы, еще не умея толком определять время, но запомнив, как располагаются стрелки, когда папа заходит в дом. Иногда – часто – он задерживался, и тогда Беверли садилась на эту самую нижнюю ступеньку, подпирала кулачком щеку и старалась не засыпать. И неизменно прыгала от радости все на той же нижней ступеньке, когда он, наконец, приходил, закрывал дверь и подходил, чтобы поцеловать свою Тыковку.
А пол у выхода на задний двор совсем истерт, но все равно хранит в себе до сих пор бурые пятна. Беви отводит взгляд, цепляясь попутно за пустоту на стене у входа в нижнюю ванную комнату. Когда-то давно там висела полка с книжками, но она была сломана. Точнее снесена в порыве гнева.
Беверли снимает свои красные кеды, протертые, почти выцветшие от частой стирки, и проходит на кухню. Дом хранит множество воспоминаний. Очень разных. Часть из них хочется стереть, часть из них слишком похожи ощущениями на сегодняшний день, когда хочется загладить вину за что-то. Беви достает глубокую толстостенную сковороду, мелко шинкует лук и морковочку, чтобы закинуть их в разогретое масло, сразу услышав ответное шипение. Щепотка соли, мелко нарезанный базилик, немного перца, имбирь для остроты, три ложки томата, и на медленный огонь. Помидорка без шкурки, порезанная крупно, а следом небольшие кусочки мяса, чтобы не приходилось потом разрезать, а можно было есть сразу целыми кусками. Чуть погодя туда же не крупно нарезанная картошка, воды, чтобы едва покрывала, и сковорода перемещается в духовку, чтобы томиться там минут сорок, наполняя кухню теплом и ароматом. А пока у Беверли есть время перебрать всю грязную одежду, проверить карманы, выложить на столик папины чеки, записную книжку, мелочь (в этот раз не прихватив ни единой монетки себе), ключи мистера Мюррея из его рубашки, и закинуть все в стиральную машину, настроив ее на нужный режим. После протереть каждую полочку, каждую столешницу, вымести мусор, который иногда она ленилась выметать из дальних углов, но только не сегодня. И помыть полы, отодвигая тумбы, столы, стулья, стараясь не упустить ни единого пятнышка. Беверли выносит мусор, заодно подметает крыльцо, потом спешит на кухню проверить жаркое. Еще немного. Беверли снова вооружается ножом, чтобы нарезать хлеб, обжарить с двух сторон на сливочном масле, сверху на каждый кусочек ветчины, помидорка, лук, кетчуп и тертый сыр и все это на противне в духовку вместо жаркого. Скоро горячие бутерброды (папа не прочь скрасить ими баночку-другую пива) окажутся на столе, а пока горячий ужин по трем тарелкам и заварить свежий чай.
После молчаливого ужина в компании доктора Беви убирает со стола, тщательно моет тарелки. Обычно после этого она всегда могла заняться своими делами, точнее бездельем, но сегодня оно невыносимо, и она достает гладильную доску и утюг, особенно старательно утюжа отцовские рабочие рубашки, пока тот смотрит телевизор.
- Доброй ночи, папочка, - дела иссякли, и не остается ничего, кроме как сбежать к себе в комнату, - прости, что нам пришлось так рано уйти.
Она с опаской ждет, что сейчас сильные пальцы Элвина Майера крепко обхватят ее руку за запястье, его холодный взгляд сосредоточится на ней, пристально изучая, и спокойный обманчиво небрежный голос задаст какой-нибудь очень страшный вопрос. Но этого не происходит, и Беверли поднимается к себе. Еще слишком рано. И она достает из-под кровати гитару, позаимствованную в школе во время внезапного ночного визита. Она садиться на край постели, поглаживает деревянный изгиб инструмента и прислушивается. Слышно, что внизу все еще включен телевизор, значит можно тихонечко перебирать струны. Беверли чувствует себя преступницей. Она научилась играть сама, украдкой заглядывая в кабинет музыки после уроков, когда там уже никого нет. А в один из случайных визитов и вовсе решила, что такую пропажу особо то и не заметят. Точнее не станут слишком искать. Теперь старая гитарка хранилась в девичьей комнате, прячась то под кроватью, то в шкафу. Пальцы касаются струн, осторожно, тихонечко, словно задавая ей немые вопросы, и она отвечает мелодичным полушепотом. Беседа длится долго, пока Беверли вдруг не замечает тишину. Телевизор давно смолк, и дом погрузился в звенящую темноту. Свет в ее комнате так и не был включен. Он бережно прячет гитару обратно под кровать и на цыпочках подходит к двери. Прислушивается, приоткрывает, выглядывает в щелку. Тихо и темно. Все спят. Она осторожно прикрывает дверь обратно, подходит к окну, поднимая створку вверх, впуская ночную прохладу.
На нижней полки тумбочки рюкзак со свертком с едой, фонариком и рацией, легкая куртка и синие кеды. Беверли одевается тихо, стараясь не скрипнуть половицей, ничего не уронить. Просто на всякий случай. Он садится на подоконник, надевает на плечи рюкзак и мягко спрыгивает на скат крыши под окном, несколько шагов влево, там зацепиться руками за карниз, упереться левой ногой в стык с водосточной трубой и отпустить руки, чуть оттолкнувшись - привычный маршрут. Не как Биллу, не впервой. Быстрые шаги через газон к подъездной дорожке. Там она останавливается и оглядывается на дом, темным силуэтом глядящим ей вслед.
Это не первая ее вылазка ночью. Больше недели она ускользает из дома под покровом ночи и направляется к старой свалке, там она сворачивает влево и через густые заросли кустарника уходит к заброшенному дому Грэйвзов. Старый Джон жил здесь один. Когда-то давно он разругался со своим сыном и тот, прихватив жену и дочь, укатил из Эшберна. Далеко уехать правда не довелось: едва они выехали из города, как на обычно пустынной трассе в них въехал дальнобой. Водитель заснул за рулём и попал в больницу с многочисленными переломами, от седана Грейвзов остался лишь покореженный металлолом. Старый Джон после этого стал затворником и сошел с ума, а лет восемь назад помер, не оставив наследников. Дом пустовал, ветшая без хозяев, стремительно впуская гостить природу. Участок зарос бурьяном, зато надёжно укрывал скрипучее крыльцо от дороги.
Беверли остановилась у покосившегося крыльца и огляделась. Подавать голос не хотелось. И не пришлось. Слева от себя из кустов она услышала тяфканье, и ее лицо впервые за этот вечер озарила улыбка. Косолапый щенок бегом выскочил ей навстречу, тяфкая и прыгая вокруг девочки. Бев скинула с плеч рюкзак и опустилась на коленки, обнимая щенка, целуя его в морду и получая в ответ теплым мокрым языком. От него все ещё пахло молоком, которое она приносила ему вчера, но оставляла ему на завтрак.
- Сегодня у нас на ужин жаркое - папино любимое, угощайся, - Беви развернула фольгу и открыла пластиковый контейнер с едой, пуская любопытного голодающего отведать.
Вообще-то Беверли не была подбирательницей живности. Ни Фрида ни Элвин животных не жаловали, и, когда однажды Бев завела с матерью разговор о том, чтобы приютить кошку, Фрида фыркнула "умеют только жрать и гадить" с таким ожесточением, что Беверли больше никогда не поднимала этой темы даже вскользь. Этот же лопоухий появился в ее жизни случайно. Он сидел на тротуаре, вжавшись в стенку магазина цветов и скулил. Беверли опустиламсь рядом с ним, потянув к нему руки, но щенок шарахнулся, залезая в отверстие полуподвала, и больно хватанул ее за пальцы. На его лапы была намотана леска с цветными флажками, звякающая при движении. Девочка придвинулась ближе, встала на коленки и потянулась в вонючую дырку, чтобы ухватить забившегося в нее щенка и вытащить наружу. Тот скулил и уворачивался. Наконец, несмотря на кусающие ее зубы, Беверли удалось достать животное. Она усадила его себе на колени и, не обращая внимания на его трепыхания и плач, осторожно распутала леску, высвобождая пораненные лапки. Почувствовав свободу, мелкий тут же спрыгнул с колен и отбежал. Беви улыбнулась, поднялась, отряхнула испачкавшиеся джинсы и, подхватив рюкзак, пошла домой. Однако, мелкий решил идти следом. Бев не обращала на него внимания, решив, что через квартал он отстанет. Через четыре она остановилась и топнула ногой, отпугивая щенка.
- Тебе со мной нельзя! Иди по своим делам.
И зашагала быстрее. Через время щенок все же отстал, но, когда Беверли дошла до подъездной дорожки дома, тот резво, выскочил на дорогу к ней. Она тщетно пыталась его погнать снова, потом бросила эти попытки и ушла в дом. Животина забралась на крыльцо и скулила под дверью. Час. Потом другой, третий. Скоро должен был вернуться папа, и ему бы эта картина точно не понравилась. Бездомным собакам не место на чистом крыльце старшего помощника шерифа. Беверли взяла коробку, еду из холодильника и один из своих свитеров. На улице она взяла щенка на руки и вместе со всем этим добром направилась к этому самому дому Грейвзов. Сам дом был надёжно заперт, поэтому пришлось соорудить ему домик прямо на улице. Перевернув старый деревянный ящик, чтобы он напоминал беседку, Бев поставила в него картонную коробку, в нее уложила свитер, а рядом на деревянном основании поставила плошку с водой.
С тех пор она каждый день приходила сюда. Когда получалось, то два раза, когда нет, то только после отбоя. За неделю они привыкли друг к другу. Щенок встречал девочку. А для нее это был единственный настоящий друг. С ним можно было быть самой собой, никем не притворяться, не ждать удара в спину или злых слов. Он просто был рад ей. А она ему, хотя никак его не звала, потому что он не был ее псом, и нельзя давать клички животным, чтобы к ним не привязаться.
Беверли гладила щенка, пока он ел, а потом обнимала, пошла он забрался к ней на колени. Он ее ни в чем не винил, не чурался, не сторонился. Несомненно, он был так же хорош, как Билл Денбро, а может даже и лучше, но он ее не стыдился, он просто был с ней.
Холодная капля, упавшая сверху расплылась на коленке крошечным пятном, рядом упала вторая. Беверли подняла лицо к небу, сплошь затянутому тучами, подхватила щенка и быстрым шагом направилась к крыльцу. Уже на ступенях их накрыл ливень. Крыша над крыльцом прохудилась, и вода стекла а щели, образуя на дощатом полу лужи, но если сидеть, прижавшись спиной к заколоченный входной двери, то было почти сухо, хоть и зябко. Щенок жался к телу, и Бев укутала их обоих курткой, сворачиваясь в комок, стараясь защитить зверюгу от поднявшегося ветра. Вначале псинка поскулила, но вскоре под ласковые слова и поглаживания успокоилась и уснула. Через какое-то время, успокоившись и отрешившись от тягостных мыслей, задремала и Бев.